Пришло сообщение от мужа: «Ты с ума сошла? Немедленно вернись домой!»

Думаешь, она не знает про твои «командировки»?

Марина с силой потерла виски. Голова раскалывалась после бессонной ночи. Перед глазами стоял вчерашний вечер: Игорь в соседней комнате, негромкий голос в телефонной трубке: «Да, все забронировано. Отель у моря. Нет, не волнуйся, дома всё спокойно.»

Она тогда замерла у двери, не решаясь ни войти, ни уйти. А потом долго стояла под горячим душем, словно пытаясь смыть это унизительное чувство – быть лишней в собственном доме.

Утром Марина сидела на кухне, сжимая в руках чашку давно остывшего чая.

На столе, придавленная старой фарфоровой сахарницей – свадебным подарком свекрови, белела записка: «Вернусь через неделю». Три слова, выведенные размашистым почерком мужа. Ни объяснений, ни извинений. Впрочем, как всегда.

Двадцать лет назад начались первые приступы тревоги. Тогда с трехлетней Леной на руках, она впервые столкнулась с его исчезновением.

Она металась между больницами и моргами. Звонила в милицию, рыдала в жилетку подругам, не спала ночами. Лена капризничала, не понимая, куда делся папа. А он вернулся через неделю – загорелый, пропахший чужими духами, с новыми часами на запястье.

«Были срочные дела. Ты же знаешь – работа», – бросил небрежно и ушел в душ, оставив её стоять в прихожей с трясущимися руками и комом в горле.

– Доченька, ну что ты хотела? – говорила тогда свекровь, поджимая губы. – Мужчина должен быть свободен. Вот мой Петя, царствие ему небесное, тоже часто уезжал. А я молчала и ждала.

– Да ладно тебе, Маринка, – вторила подруга Тамара. – Радуйся, что хоть возвращается. Вон мой Витька совсем ушёл, алименты платить забыл, зараза такая.

Сейчас, глядя на записку, Марина вспомнила тётю Веру – единственную, кто всегда говорил ей правду. Месяц назад она навещала её в больнице.

– Присядь-ка, девочка моя, – позвала она тогда Марину. Голос был слабый, с хрипотцой. – Смотрю я на тебя и сердце кровью обливается.

– Ну что вы, тётя Вера, – Марина попыталась улыбнуться. – Всё у меня хорошо.

– Хорошо? – тётя закашлялась, вытерла рот платком. – Ты же живёшь как тень. Когда ты в последний раз что-то делала для себя? Когда радовалась?

Марина промолчала, разглаживая складку на больничном одеяле.

– Мне семьдесят пять, – продолжала тётя Вера. – Знаешь, о чем я жалею? Не о том, что денег не скопила или карьеру не сделала. А о том, что боялась жить. Всё ждала подходящего момента, всё оглядывалась на других. А жизнь – она не ждёт, утекает как вода сквозь пальцы.

– Что же мне делать? – тихо спросила тогда Марина.

– Жить, девочка. Пока не поздно – просто жить.

Телефонный звонок вырвал её из воспоминаний. На экране высветилось «Леночка».

– Мам, ты как? – голос дочери звучал встревоженно. – У тебя трубку никто не берёт, я волнуюсь. Может, забежать?

Марина хотела ответить привычное «всё нормально», но вдруг поперхнулась этими словами.

– Знаешь, Лен, – она сделала глубокий вдох. – Не нормально. Совсем не нормально.

В трубке повисла тяжёлая тишина.

– Опять уехал? – наконец спросила Лена.

– Да. К морю, – Марина невесело усмехнулась. – Слышала вчера, как он с ней по телефону говорил. Даже не таится уже – настолько уверен, что я никуда не денусь.

– Мам, – Лена замялась. – А может, тебе правда к психологу сходить? Я знаю хорошего специалиста.

– Нет, – Марина сама удивилась твёрдости своего голоса. – Знаешь, что я сделаю? Я поеду на море.

– Что?! Мам, ты в своём уме?

– Вполне. Давно хотела увидеть море осенью. Говорят, оно совсем другое – серое, штормовое. Как моя жизнь, – она попыталась пошутить, но вышло горько.

– А работа? А квартира? – в голосе дочери звучала паника.

– У меня отпуск накопился за три года. Светлана Петровна поймёт – она сама через развод прошла. А за квартирой присмотришь?

– Погоди, мам, – Лена говорила быстро, сбивчиво. – Давай всё обсудим. Я сейчас приеду.

– Не надо, доченька, – мягко перебила Марина. – Если я сейчас начну обсуждать, то никуда не поеду. Опять найду тысячу причин остаться, опять начну себя уговаривать потерпеть. Хватит.

Повесив трубку, она несколько минут стояла неподвижно. Внутри поднималась знакомая паника – удушающая, парализующая. «Куда ты одна? Что люди скажут?»

Но поверх этого страха пробивалось что-то новое – злость. На себя – за годы молчаливого согласия. На Игоря – за его уверенность в своей безнаказанности. На всех, кто годами убеждал её терпеть.

Руки дрожали, когда она собирала сумку. Тёплый свитер, джинсы, зубная щетка. Подумав, добавила томик Бродского – единственное, что осталось от прежней себя, той девчонки, которая когда-то мечтала о филфаке.

На кухонном столе оставила записку: «Я тоже вернусь через неделю». Помедлив, приписала: «Не ищи – всё равно не найдёшь».

В кассе вокзала пахло пылью и дешёвым кофе. Женщина за стеклом смотрела на Марину с ленивым равнодушием.

– Куда вам?

– В Крым. В Феодосию, – Марина и сама удивилась, как легко соскользнуло с языка название города, о котором она столько мечтала.

– На сегодня только плацкарт, – кассирша щёлкнула по клавиатуре. – Нижнее место у туалета или верхнее в середине?

– Нижнее, – Марина представила, как будет карабкаться на верхнюю полку, и внутренне содрогнулась.

Плацкартный вагон встретил её запахом варёной курицы и несмолкающим гулом голосов. Соседкой оказалась полная женщина лет шестидесяти с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами.

– Я Тамара Ивановна, – представилась она, помогая Марине пристроить сумку. – К морю?

– Да, – Марина замялась. – В отпуск.

– Одна? – Тамара Ивановна окинула её оценивающим взглядом. – От кого-то бежишь или к кому-то?

– Почему обязательно бежать? – Марина попыталась улыбнуться. – Может, просто путешествую.

– Ага, – хмыкнула соседка. – В октябре-то? С таким потерянным видом? Знаешь, дочка, я двадцать лет проводницей работала. Научилась людей насквозь видеть. Особенно женщин, которые вот так – одни, с маленькой сумкой, будто наспех собранной.

Марина отвернулась к окну. За стеклом проплывал вечерний город – серый, промозглый, такой привычный. Интересно, заметил ли уже Игорь её отсутствие? Позвонил ли Лене?

– Я тоже когда-то сбежала, – вдруг сказала Тамара Ивановна. – От мужа-пьяницы. Взяла детей и уехала в никуда. Страшно было – жуть. Но знаешь, именно тогда я впервые почувствовала себя живой.

Она достала из необъятной сумки термос и две пластиковые чашки.

– Чай будешь? С мятой, сама собирала.

От чая пахло летом и какой-то забытой свободой. Марина грела руки о чашку и слушала истории Тамары Ивановны – о странных пассажирах, о городах, проносящихся за окном, о том, как по-разному люди убегают от своих проблем и к своему счастью.

– А ты знаешь, что в Феодосии есть смотровая площадка? – спросила вдруг проводница. – Там наверху старая крепость. Если подняться на закате, море становится золотым. Я каждый раз, как рейс туда выпадал, бегала смотреть.

– Теперь знаю, – улыбнулась Марина.

Ночь в поезде тянулась бесконечно. Стук колёс убаюкивал, но сон не шёл. В темноте вагона то тут, то там вспыхивали экраны телефонов, кто-то негромко храпел, плакал ребёнок.

Марина лежала, глядя в темноту, и думала о том, как странно устроена жизнь. Двадцать лет она боялась сделать шаг в неизвестность. А теперь вот едет в ночном поезде, пьёт чай с незнакомой женщиной и чувствует себя то ли беглянкой, то ли героиней романа.

Телефон завибрировал – пришло сообщение от Лены: «Папа звонил. Психует. Сказал, что ты с ума сошла. Мам, ты правда уверена?»

Марина набрала ответ: «Впервые в жизни уверена».

Утром поезд прибыл в Феодосию. Город встретил её промозглым ветром и запахом йода. Маленькое здание вокзала казалось игрушечным на фоне серого неба.

– Такси вызывать будете? – к ней подошёл пожилой мужчина в потёртой куртке.

– Нет, я, – Марина запнулась. Она вдруг поняла, что не знает, куда идти. В спешке даже гостиницу не забронировала.

– Первый раз у нас? – понимающе спросил таксист. – Могу пансионат хороший посоветовать. Недорого и до моря пять минут.

«Почему бы и нет?» – подумала Марина. В конце концов, она уже сделала самое сложное – уехала. Остальное как-нибудь решится.

Машина петляла по узким улочкам. Марина смотрела в окно, пытаясь запомнить каждую деталь – облупившиеся стены старых домов, развешанное между балконами бельё, одинокого кота на подоконнике.

– А там, – таксист махнул рукой куда-то вправо, – генуэзская крепость. Если интересно, могу на обратном пути показать дорогу. Там смотровая площадка есть, вид – закачаешься!

Марина улыбнулась, вспомнив рассказ Тамары Ивановны.

– Обязательно поднимусь. На закате.

Пансионат оказался маленьким двухэтажным домом, увитым диким виноградом. На крыльце дремала полосатая кошка, а из открытого окна доносился запах свежей выпечки.

– Людмила Сергеевна! – крикнул таксист. – Принимай гостью!

На крыльцо вышла женщина – высокая, статная, с короной седых волос. Окинула Марину внимательным взглядом.

Комната оказалась маленькой, но уютной. Старая мебель, покрытая выцветшими кружевными салфетками, пахла полиролью и чем-то неуловимо домашним. На прикроватной тумбочке стояла вазочка с сухими цветами.

– Располагайся, – Людмила Сергеевна распахнула балконную дверь. – Вон оно, море твоё. Штормит сегодня – к дождю.

Марина шагнула на балкон и замерла. Море разливалось перед ней – свинцово-серое, бурлящее, с белыми барашками волн. Оно рокотало и билось о берег, словно живое существо.

– Первый раз видишь? – в голосе хозяйки мелькнуло что-то похожее на нежность.

– Да, то есть нет. Видела, конечно. Но как-то по-другому.

– Оно каждый день разное, – Людмила Сергеевна облокотилась на перила. – Как жизнь наша – то штормит, то затихает. Ты надолго к нам?

– На неделю, – Марина помедлила. – Может, дольше.

– От мужа сбежала? – вдруг спросила хозяйка в лоб.

– Почему все так думают? – вырвалось у Марины.

– Потому что знакомый взгляд, – Людмила Сергеевна усмехнулась. – Я тут двадцать лет людей принимаю. Особенно осенью много таких приезжает – потерянных, с чемоданчиком наспех собранным. Ищут чего-то. Или от чего-то бегут.

– А находят? – тихо спросила Марина.

– Кто как, – хозяйка пожала плечами. – Море – оно ведь как зеркало. Что ищешь, то и видишь. Ладно, располагайся. Завтрак в восемь, но если проспишь – не страшно. Кухня в твоем распоряжении.

Оставшись одна, Марина долго стояла на балконе. Ветер трепал волосы, на губах оседала солёная морская взвесь. Где-то вдалеке кричали чайки, а внизу шумел прибой – размеренно, убаюкивающе.

– Простите, спички не найдутся?

Голос с соседнего балкона заставил её вздрогнуть. Там стоял пожилой мужчина – седой, с морщинистым загорелым лицом. В руках – потрёпанный блокнот.

– Не курю, – ответила она.

– И правильно, – он улыбнулся, и морщинки вокруг глаз собрались лучиками. – Я вот тоже бросил. Теперь вот, – он показал блокнот. – Пишу. Павел Андреевич, кстати. Местный краевед.

– Марина.

– И что же привело вас в такую непогоду к морю, Марина?

Она хотела ответить что-то вежливое и обтекаемое. Но вместо этого вдруг сказала:

– Муж уехал к любовнице. А я устала ждать.

Павел Андреевич помолчал, разглядывая бушующее море.

– Знаете, – сказал он наконец, – я здесь уже тридцать лет работаю. Каждый день прихожу, смотрю на море, записываю истории. Оно ведь тоже – как книга. Только читать надо уметь.

– И что вы в нём читаете?

– Разное, – он задумчиво постучал карандашом по блокноту. – Вот сегодня, например, оно рассказывает о женщине, которая впервые в жизни решилась быть собой. Хотите послушать?

Марина кивнула. А Павел Андреевич начал рассказывать – о кораблях, что веками бороздили эти воды, о маяке на мысу, о смотрителе, который двадцать лет писал письма своей давно вышедшей замуж возлюбленной.

– Зачем он это делал? – спросила Марина. – Ведь знал же, что она не вернётся.

– А вы как думаете?

– Может, может, эти письма были нужны не ей, а ему самому? Чтобы не забыть, кто он?

Павел Андреевич улыбнулся:

– А вы наблюдательны, Марина. Иногда мы держимся за что-то – за человека, за привычку, за боль – просто потому, что боимся узнать, кто мы без этого.

В коридоре послышались шаги – Людмила Сергеевна несла чистое бельё.

– А, уже познакомились? – она по-свойски подмигнула Марине. – Павел Андреевич у нас каждый год бывает. Все местные легенды знает, все истории. Особенно про маяк любит рассказывать.

– Потому что это не просто история, Люда, – отозвался краевед. – Это метафора. Каждый из нас – немного смотритель маяка. Зажигаем свет и ждём кого-то. Или чего-то.

– Ой, опять ты со своими метафорами, – махнула рукой хозяйка. – Марина, ты ужинать будешь? У меня пирог с рыбой готов.

– Спасибо, но, – Марина замялась.

– Никаких «но», – отрезала Людмила Сергеевна. – Нельзя у моря быть голодной. Это я как специалист говорю.

Кухня в пансионате оказалась просторной и светлой. Большой деревянный стол, покрытый клеёнкой в синий горошек, старая газовая плита, на подоконнике – горшки с базиликом и мятой.

За столом уже сидели двое постояльцев – молодая женщина с коротко стриженными рыжими волосами и пожилой мужчина в твидовом пиджаке.

– Знакомьтесь, – Людмила Сергеевна поставила перед Мариной тарелку с дымящимся пирогом. – Это Вера, художница, и Семён Маркович, профессор. А это Марина, наша новенькая.

– Надолго к нам? – спросила Вера, подвигая солонку.

– На неделю, наверное, – Марина почувствовала, как краснеет под внимательным взглядом художницы.

– «Наверное» – хорошее слово, – усмехнулся Семён Маркович. – Я вот тоже приехал на неделю. Ровно месяц назад.

– Застряли? – улыбнулась Марина.

– Нет, – он покачал головой. – Остался. Есть разница, знаете ли.

Телефон в кармане завибрировал – пришло сообщение от Игоря: «Ты с ума сошла? Немедленно вернись домой!»

Следом – от Лены: «Мам, папа в бешенстве. Говорит, ты его позоришь. Что мне ему сказать?»

Марина выключила телефон.

– Тяжело? – тихо спросила Вера, когда они позже вышли покурить на веранду. Точнее, курила Вера, а Марина просто дышала морским воздухом.

– Да, – честно призналась Марина. – Такое чувство, будто я предала кого-то. Не его даже – себя прежнюю.

– Знакомо, – художница стряхнула пепел. – Я тоже сюда сбежала. От мужа, от галереи, от всей этой правильной жизни. Три месяца назад. Собиралась на неделю – переждать, подумать. А потом поняла: не хочу возвращаться.

– И что теперь?

– А теперь я рисую море. Каждый день – разное. Иногда продаю картины туристам. Иногда просто сижу на берегу и смотрю на волны. И знаешь что? Впервые в жизни чувствую себя собой.

Марина легла спать поздно. Долго стояла на балконе, глядя на тёмное море, слушая его неумолчный шёпот. Где-то вдалеке мигал огонёк маяка – жёлтая точка во тьме.

Она достала телефон, включила. Десять пропущенных от Игоря, три – от Лены. Сообщения она читать не стала.

А дома в это время Игорь метался по квартире как тигр в клетке.

— Что значит — на море? Да как она посмела?!

— Пап, — Лена смотрела на отца с каким-то новым выражением. — А когда ты уезжаешь — она тебя спрашивает? Когда ты пропадаешь неделями — ты ей объясняешь?

— Это другое! Я мужчина.

— Что? — в голосе дочери зазвучали знакомые мамины нотки. — Думаешь, она не знает про твои «командировки»? Про театр с Викой из бухгалтерии?

— Замолчи! — рявкнул Игорь.

— Нет, не замолчу! — Лена вскочила. — Знаешь, что самое страшное? Ты даже не понимаешь, как ей было больно. Ты привык, что она всегда ждёт, всегда прощает. А она живой человек! У неё тоже есть мечты, желания.

Игорь рухнул в кресло. В голове крутилась дурацкая мысль: а ведь правда, когда Марина в последний раз говорила о своих желаниях? Когда смеялась вот так, как сегодня по телефону?

Неделя пролетела как один день. Марина много гуляла по берегу, слушала истории Павла Андреевича, помогала Вере растирать краски для её морских пейзажей. По вечерам они собирались на кухне – случайные постояльцы, ставшие почти семьёй.

В последний вечер разыгрался шторм. Море билось о берег с такой силой, что брызги долетали до окон второго этажа. Марина сидела на балконе, кутаясь в старый плед Людмилы Сергеевны.

– Замёрзнете, – на балкон вышел Павел Андреевич. – Шторм сегодня сильный.

– Как моя жизнь, – улыбнулась Марина.

– Нет, – он покачал головой. – Шторм – это когда всё рушится. А у вас – только начинается.

Они помолчали, глядя, как волны разбиваются о берег.

– Знаете, что я понял у моря? – вдруг сказал Павел Андреевич. – Каждая волна оставляет след на песке. Но приходит новая волна – и следов как не бывало. Так и в жизни: что бы ни случилось, всегда можно начать заново.

Утром она уезжала домой.

Там Марину ждал Игорь – осунувшийся, с красными от бессонницы глазами.

– Ты вернулась, – сказал он глухо.

– Да. Но не та, что уехала.

– Я всё понял, – он шагнул к ней. – Я больше не буду.

– Нет, – она покачала головой. – Ты не понял. Дело не в твоих отъездах или изменах. Дело в том, что я двадцать лет жила как тень. А теперь хочу быть собой.

– Что это значит? – в его голосе прозвучал страх.

– Это значит, что я возвращаюсь на работу. Буду брать уроки английского. По выходным – ходить на выставки. А раз в год – ездить к морю. Одна.

– А я? – он растерянно смотрел на эту новую, незнакомую женщину.

– А ты решай сам. Можешь остаться и научиться жить с настоящей мной. Можешь уйти – я больше не буду держаться за тебя из страха одиночества.

Прошёл год. Многое изменилось, а что-то осталось прежним. Марина по-прежнему живёт с Игорем, но теперь их брак другой – с трудными разговорами, с неожиданными открытиями.

Она ходит на курсы английского, пишет рассказы, иногда публикует их в местной газете. Игорь учится говорить о своих чувствах и слушать – действительно слушать – её.

А раз в год Марина ездит в тот пансионат у моря.

Море всё так же шумит за окном – то ласковое, то бурное. Но теперь Марина знает: любая буря однажды стихает. Важно только не бояться жить – пока волны пишут на песке свои бесконечные истории.

Че надо, гадюка? За шмотками пришла? На улице ищи! — рявкнула золовка, когда Лида вошла в свою квартиру

Лида сняла мокрый плащ в прихожей, отряхнула зонт и устало вздохнула. День выдался тяжёлый — отчёты, бесконечные совещания, недовольный босс. А теперь ещё этот ливень, промочивший её насквозь. Хотелось только одного: горячий душ и спокойный вечер с Кириллом.

Из кухни доносились голоса. Лида замерла, с зонтом в руке. Неужели опять? Третий раз за неделю.

— Кирюша, ну как ты можешь так жить? — громкий голос Татьяны Николаевны резал слух. — В холодильнике пусто, рубашки не поглажены. Она совсем о тебе не заботится!

Лида закрыла глаза и медленно досчитала до десяти. Снова свекровь явилась без приглашения. Снова учит жизни. И, конечно, Кирилл не возражает.

— Мам, Лида много работает, — голос мужа звучал неуверенно, словно оправдывался. — Я и сам могу погладить.

— Что значит — сам? — возмутилась Татьяна Николаевна. — Ты мужчина! Работаешь целыми днями! А твоя жена что делает? Ногти красит?

Лида крепче сжала ручку зонта. Три года брака. Три года таких разговоров за её спиной. Посещения без звонка. Перестановка вещей в шкафах, потому что «так правильнее». Бесконечные советы, как готовить, убирать, одеваться.

Неслышно ступая, Лида прошла к двери кухни. Свекровь стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Кирилл сидел за столом, опустив голову. Кажется, никто даже не заметил, что она вернулась.

— Знаешь, сынок, — продолжала Татьяна Николаевна, — я всегда считала, что тебе нужна другая девушка. Помнишь Олечку, дочку моей подруги? Вот она настоящая хозяйка! А эта твоя… только о карьере думает.

Кирилл промолчал, и это молчание резануло Лиду больнее любых слов. Раньше он хотя бы пытался её защищать. Теперь просто сидел и слушал, как мать поливает её грязью.

Лида прокашлялась. Татьяна Николаевна резко обернулась, расплёскивая суп с ложки.

— А, явилась, — тон свекрови мгновенно изменился, став приторно-сладким. — А мы тут супчик варим твоему мужу. Кто-то же должен его накормить.

— Здравствуйте, Татьяна Николаевна, — Лида старалась говорить спокойно. — Не ожидала вас увидеть сегодня.

— А что такого? — свекровь пожала плечами. — Я к сыну пришла. Он же мой, в конце концов.

«Он же мой». Эта фраза преследовала Лиду все три года. Свекровь повторяла её по любому поводу, будто напоминая, что Кирилл принадлежит ей, а Лида — так, временное недоразумение.

— Лидочка, ты бы переоделась, — заметил Кирилл, наконец поднимая взгляд. — Вся мокрая.

— И правда, — подхватила Татьяна Николаевна. — Ходишь, ещё простудешься. Кто о муже заботиться будет?

Лида проглотила резкий ответ и молча вышла из кухни. В спальне она увидела, что кто-то уже рылся в её шкафу — вещи лежали не так, как она их оставила утром. Наверняка свекровь искала очередные поводы для критики.

Переодевшись в домашнюю одежду, Лида вернулась на кухню. К её удивлению, там оказалась ещё и Екатерина, сестра Кирилла, которая с аппетитом уплетала суп.

— О, и ты здесь, — вырвалось у Лиды.

— А что, нельзя? — Екатерина вскинула тонкие, нарисованные брови. — Мама позвонила, сказала, что готовит. Вот я и заехала. У меня, в отличие от некоторых, всегда есть время для семьи.

Лида почувствовала, как щёки запылали. Екатерина была моложе Кирилла на пять лет, но говорила с Лидой так, будто та была нашкодившей школьницей. В свои двадцать семь Екатерина уже дважды развелась и жила с родителями, но почему-то считала себя экспертом в семейных отношениях.

— Садись, поешь, — Татьяна Николаевна демонстративно поставила перед Лидой тарелку супа. — Совсем исхудала на своей работе. Мужчины таких тощих не любят.

Кирилл кашлянул, но промолчал. Лида посмотрела на мужа, ища поддержки, но тот уткнулся в свою тарелку.

— Спасибо, — сухо ответила Лида. — Но я не голодна.

— Опять диета? — усмехнулась Екатерина. — Зря. С твоей-то фигурой никакая диета не поможет.

— Катя, — вяло одёрнул сестру Кирилл.

— А что я такого сказала? — наигранно удивилась Екатерина. — Я же от чистого сердца советую.

Лида молча взяла тарелку и отнесла её к раковине. Аппетит пропал окончательно. Ей хотелось просто уйти к себе в комнату, запереться и не слышать этих голосов. Но она знала, что это будет воспринято как очередная капитуляция.

— Кирилл, можно тебя на минутку? — Лида кивнула в сторону коридора.

Муж неохотно встал и вышел за ней.

— Ты знал, что они придут? — тихо спросила Лида, когда они оказались в прихожей.

— Мама позвонила днём, — пожал плечами Кирилл. — Сказала, что беспокоится обо мне. Хотела приготовить что-нибудь.

— И ты не мог меня предупредить?

— А что такого? — в голосе Кирилла появилось раздражение. — Она же просто поесть приготовила. Ты вечно всё усложняешь.

— Я усложняю? — Лида с трудом сдерживалась, чтобы не повысить голос. — Твоя мать копается в моих вещах, критикует каждый мой шаг, а сестра оскорбляет меня при тебе. И я усложняю?

— Ну вот, опять, — Кирилл закатил глаза. — Никто тебя не оскорбляет. Просто ты слишком остро на всё реагируешь. Они же семья, Лид. Заботятся.

Лида почувствовала, как внутри всё сжимается от обиды. Три года она пыталась объяснить мужу, что постоянное вмешательство его родственников разрушает их брак. Три года она слышала одно и то же: «Они заботятся», «Ты преувеличиваешь», «Не принимай близко к сердцу».

— Ты хоть раз можешь встать на мою сторону? — спросила Лида, глядя мужу в глаза.

— Я не хочу выбирать стороны, — ответил Кирилл. — Я хочу, чтобы вы просто ладили.

— Я три года пытаюсь «ладить», — Лида покачала головой. — Но для этого нужно желание с обеих сторон.

— Супчик хоть свой пробовать! — раздался из кухни голос Татьяны Николаевны. — Остынет ведь!

Кирилл вздохнул:

— Давай потом поговорим, хорошо? Не хочу портить вечер.

«Вечер уже испорчен», — подумала Лида, но вслух ничего не сказала. Как обычно, её чувства и желания оказались на последнем месте. Впрочем, она уже привыкла.

Вернувшись на кухню, Лида застала Татьяну Николаевну за перебиранием специй в шкафчике.

— У тебя тут всё перепутано, — недовольно заметила свекровь. — Корица с солью рядом стоят. Разве так можно?

— Они не перепутаны, — ответила Лида. — Я сама их так расставила.

— Не по-хозяйски, — покачала головой Татьяна Николаевна. — А потом удивляешься, почему у тебя не получается ничего приготовить нормально.

— Мам, не начинай, — вздохнул Кирилл, садясь за стол.

— А что я такого сказала? — искренне удивилась Татьяна Николаевна. — Я же помочь хочу. Невестку уму-разуму научить.

— Мне не нужны уроки, — ответила Лида, чувствуя, как внутри закипает гнев. — Особенно без приглашения.

В кухне повисла напряжённая тишина. Екатерина переводила взгляд с брата на Лиду, явно ожидая продолжения конфликта. Татьяна Николаевна поджала губы, всем своим видом выражая оскорблённую невинность.

— Знаешь, Кирюша, — наконец произнесла свекровь, — я всегда говорила: эта девушка не ценит заботу. Слишком гордая.

— Это не гордость, — возразила Лида. — Это желание уважения к моему личному пространству.

— Фи, какие слова, — фыркнула Екатерина. — «Личное пространство». Вы же семья. Какие тут могут быть личные?

— Именно такие, — твёрдо ответила Лида. — Я не вхожу к вам домой без приглашения. Не переставляю ваши вещи. Не критикую вас постоянно.

— Вот, Кирюша, видишь? — Татьяна Николаевна театрально всплеснула руками. — Твоя жена считает нас чужими людьми. А мы ведь родные!

Кирилл сидел, опустив голову. Лида знала этот взгляд — муж снова уйдёт от конфликта, сделает вид, что ничего не происходит.

— Я этого не говорила, — устало произнесла Лида. — Я сказала о взаимном уважении.

— Ой, да ладно тебе, — отмахнулась Екатерина. — Какое уважение? Ты даже суп нормально сварить не можешь.

Лида почувствовала, что достигла предела. Все три года она молчала, терпела, пыталась быть «хорошей невесткой». Уступала во всём, лишь бы не создавать Кириллу проблем с семьёй. Но с каждым днём внутри росло раздражение, переходящее в настоящую злость.

— Знаете что, — сказала Лида, выпрямившись. — С меня хватит. Я устала от постоянных нападок и критики. Устала от того, что в моём собственном доме я не могу чувствовать себя комфортно.

— Ну вот, началось, — закатила глаза Екатерина. — Чуть что — сразу в обиду.

— Лидочка, ты всё не так поняла, — Татьяна Николаевна притворно вздохнула. — Мы же от чистого сердца. Заботимся о тебе, о Кирюше…

Кирилл молча встал из-за стола и вышел из кухни. Лида услышала, как хлопнула дверь спальни. Как всегда — сбежал от конфликта, оставив её один на один с родственниками.

— Видишь, до чего ты довела моего сына? — зашипела Татьяна Николаевна, мгновенно меняясь в лице. — Ему стыдно за твоё поведение!

Лида почувствовала, как внутри всё закипает. Без единого слова она схватила сумку, накинула куртку и выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. На улице шёл дождь, но даже промокнуть до нитки было лучше, чем оставаться в этой невыносимой атмосфере.

Лида бесцельно бродила по улицам несколько часов. Телефон разрядился, да и звонить было некому. Кирилл вряд ли станет искать — скорее всего, сидит сейчас с мамой и сестрой, слушает, какая у него неблагодарная жена.

К вечеру холод и усталость взяли своё. Лида решила вернуться домой, собрать необходимые вещи и уехать к подруге. Завтра всё обдумает. Завтра решит, что делать дальше.

Когда Лида подошла к своей двери и начала искать ключи, она услышала из квартиры громкую музыку и смех. Открыв дверь, она застыла на пороге — в гостиной собралась целая компания. Кирилл, Татьяна Николаевна, Екатерина и ещё какие-то незнакомые люди сидели за столом, уставленным бутылками и закусками.

Екатерина заметила Лиду первой. Лицо золовки исказилось от неприязни.

— Че надо, гадюка? За шмотками пришла? На улице ищи! — рявкнула Екатерина, картинно указывая на дверь.

Лида не поверила своим ушам. Её выгоняют из собственного дома? Это уже слишком.

Кирилл, заметив жену, на секунду смутился, но быстро взял себя в руки:

— Лида, ты вернулась. Мы тут… просто посидеть решили.

— Вижу, — холодно ответила Лида, проходя в квартиру. — И давно вы тут «просто сидите»?

— Да какая разница? — фыркнула Екатерина. — Ты же ушла. В истерике своей. Мы думали, ты не вернёшься.

— Это мой дом, — спокойно сказала Лида. — И я никуда не уйду.

Что-то в её голосе заставило всех замолчать. Даже музыка словно стала тише. Лида прошла через гостиную в спальню. Там её ждал новый шок — на кровати лежали разбросанные вещи Екатерины, явно приготовленные к примерке. На туалетном столике — косметичка золовки.

Лида почувствовала, как годами копившийся гнев вырывается наружу. Без единого слова она схватила разбросанные по кровати вещи Екатерины и вернулась в гостиную.

— Что ты делаешь? — визгливо спросила Екатерина, когда Лида направилась к входной двери.

Лида молча открыла дверь и выбросила вещи золовки на лестничную клетку. Затем вернулась в спальню за косметичкой.

— Она сошла с ума! — закричала Екатерина, бросаясь к Лиде. — Кирилл, останови её!

Но Лида была быстрее. Косметичка полетела вслед за одеждой. Следом Лида направилась к креслу, где висела куртка Татьяны Николаевны.

— Только попробуй! — свекровь вскочила с места. — Кирюша, что твоя жена вытворяет?

Кирилл стоял, словно парализованный, не в силах вымолвить ни слова.

— Это моя квартира, — спокойно сказала Лида, снимая куртку свекрови с кресла. — И я решаю, кто здесь остаётся, а кто уходит.

Куртка Татьяны Николаевны полетела за дверь вслед за вещами Екатерины.

— Ты об этом пожалеешь! — Екатерина бросилась к Лиде, вцепившись ей в волосы. — Сумасшедшая!

Лида вскрикнула от боли, но оттолкнула золовку. Екатерина не удержалась на ногах и упала на пол, по пути зацепив стол. Бутылка вина опрокинулась, заливая скатерть красным.

— Боже мой! — Татьяна Николаевна бросилась к дочери. — Она напала на Катю! Кирилл, вызывай скорую!

— Лида, что ты делаешь? — наконец опомнился Кирилл. — Ты в своём уме?

— Вполне, — ответила Лида, доставая телефон. — И я действительно вызову скорую. А заодно и полицию.

— Полицию? — переспросила Татьяна Николаевна. — Зачем?

— Затем, что вы устроили пьянку в моей квартире, когда меня не было, — Лида набирала номер. — А теперь ваша дочь напала на меня.

— Врёт! — взвизгнула Екатерина, вскакивая с пола. — Это она меня толкнула!

— Есть свидетели, — спокойно ответила Лида, кивая на притихших гостей. — Уверена, что кто-нибудь скажет правду.

Татьяна Николаевна побледнела:

— Ты не посмеешь звонить в полицию. Это твоя семья!

— Нет, — покачала головой Лида. — Моя семья так себя не ведёт.

Лида поднесла телефон к уху:

— Здравствуйте. Я хочу сообщить о нападении. Да, в моей квартире. Меня схватили за волосы, попытались ударить…

— Врёт она всё! — закричала Екатерина, бросаясь к Лиде, чтобы вырвать телефон.

Лида отскочила в сторону. Гости начали спешно собираться, не желая участвовать в скандале. Татьяна Николаевна метнулась к двери, собирая выброшенные вещи.

— Кирилл! — крикнула свекровь. — Делай что-нибудь!

Кирилл переводил растерянный взгляд с жены на мать, явно не зная, на чью сторону встать.

— Лида, давай всё обсудим спокойно, — наконец произнёс он. — Не надо полиции.

— Уже поздно, — ответила Лида. — Они выезжают. А теперь я хочу, чтобы все вышли из моей квартиры. Немедленно.

— Ты пожалеешь об этом, — процедила Татьяна Николаевна, таща упирающуюся Екатерину к выходу. — Кирюша, ты идёшь?

Кирилл застыл на месте, глядя то на жену, то на мать.

— Мам, я… я останусь, — тихо сказал он. — Нужно разобраться.

— Что? — Татьяна Николаевна не поверила своим ушам. — Ты выбираешь её? После всего, что она устроила?

— Я никого не выбираю, — устало ответил Кирилл. — Просто сейчас мне нужно остаться здесь.

Екатерина что-то злобно прошипела, но Татьяна Николаевна потянула дочь за руку:

— Пойдём, Катя. Не унижайся перед ними. Это ещё не конец.

Когда за ними захлопнулась дверь, а последние гости спешно ретировались, в квартире воцарилась тишина. Лида и Кирилл стояли в гостиной, не глядя друг на друга.

— Зачем ты вызвала полицию? — наконец спросил Кирилл.

— А что мне оставалось делать? — тихо ответила Лида. — Твоя сестра набросилась на меня. В моём собственном доме.

— Она не хотела. Просто погорячилась.

— Кирилл, открой глаза, — Лида покачала головой. — Они делают это постоянно. Приходят без приглашения. Роются в моих вещах. Оскорбляют меня. И ты всегда их защищаешь.

— Я никого не защищаю, — возразил Кирилл. — Я просто хочу мира.

— Мира не будет, пока ты не поставишь границы, — сказала Лида. — Я больше не могу так жить. Либо что-то меняется, либо…

— Либо что? — Кирилл посмотрел на жену.

— Либо я ухожу, — просто ответила Лида. — Навсегда.

В дверь позвонили. Полиция приехала быстро.

— Ты действительно подашь заявление? — тихо спросил Кирилл.

Лида помолчала, потом покачала головой:

— Нет. Скажу, что это было недоразумение. Но при одном условии.

— Каком?

— Твоя мать и сестра больше никогда не переступят порог этой квартиры без моего разрешения. И ты поддержишь меня в этом.

Кирилл долго смотрел на жену, словно видел её впервые. Потом медленно кивнул:

— Хорошо.

Полицейские, молодой сержант и его напарница средних лет, внимательно выслушали Лиду. Она рассказала, что произошло недоразумение: семейная ссора, эмоции, но никто не пострадал.

— Точно не хотите писать заявление? — переспросила женщина-полицейский, внимательно разглядывая Лиду. — У вас на шее следы. Кто-то схватил вас?

Лида машинально коснулась шеи, где остались красные следы от пальцев Екатерины.

— Нет, всё в порядке, — твёрдо ответила Лида. — Спасибо, что приехали.

Когда полиция ушла, Кирилл тяжело опустился на диван, закрыв лицо руками.

— Что мы наделали, — тихо произнёс он. — Мама теперь возненавидит тебя ещё сильнее.

— А раньше она меня любила? — горько усмехнулась Лида, собирая осколки разбитой вазы. — Кирилл, пойми наконец, твоя мать никогда не примет меня. Ей нужна только покорная служанка для её сына.

— Неправда, — возразил Кирилл. — Она просто… очень заботливая. Привыкла всё контролировать.

— Это не забота, — покачала головой Лида. — Это желание властвовать. Ты не замечаешь, потому что вырос с этим. Для тебя это нормально.

Кирилл молчал, глядя в пол. Лида устало опустилась в кресло напротив.

— Я не собираюсь больше терпеть такое отношение, — сказала она. — Я люблю тебя, Кирилл. Но я не хочу превращаться в безвольную тень, которую можно оскорблять и унижать.

— Но что мне делать? — в голосе Кирилла звучало искреннее отчаяние. — Она же моя мать. Я не могу просто вычеркнуть её из своей жизни.

— И не нужно, — спокойно ответила Лида. — Нужно только установить границы. Чёткие, ясные правила. Никаких визитов без приглашения. Никакого вмешательства в наш быт. Никаких оскорблений.

— Она не согласится, — покачал головой Кирилл.

— Тогда ей придётся смириться с тем, что она не будет частью нашей с тобой жизни, — твёрдо сказала Лида. — Выбор за тобой, Кирилл.

Телефон мужа разразился звонком. На экране высветилось: «Мама».

— Не отвечай, — попросила Лида. — Не сейчас. Сначала нам нужно всё решить между собой.

К её удивлению, Кирилл отключил телефон и отложил его в сторону.

— Ты права, — тихо сказал он. — Это всё… неправильно. Я просто боялся потерять маму. Она столько для меня сделала.

— Никто не просит тебя её терять, — мягко ответила Лида. — Просто покажи, что ты уже взрослый. Что у тебя есть своя семья, свои решения.

— Я попробую поговорить с ней, — кивнул Кирилл. — Только не знаю, как она отреагирует.

— Неважно, как она отреагирует, — Лида посмотрела мужу в глаза. — Важно, как отреагируешь ты.

***

Прошла неделя. Татьяна Николаевна и Екатерина не объявлялись, хотя телефон Кирилла разрывался от их звонков. Сначала он не отвечал, потом коротко сообщил, что им с Лидой нужно время побыть вдвоём.

Впервые за долгое время Лида почувствовала себя по-настоящему дома. Они с Кириллом много разговаривали, вспоминали, как познакомились, почему влюбились друг в друга. Вместе готовили ужин, смотрели фильмы, просто лежали в обнимку. Без постоянного контроля, без вечного страха, что вот-вот раздастся звонок в дверь и всё рухнет.