В доме свекрови все ели торт, а мой ребёнок просто смотрел и глотал слюнки

Только для Машеньки
— А ты чего смотришь? — бабушка Надежда Петровна наконец замечает Лизу, будто она материализовалась за столом случайно.

Лиза молчит. Просто смотрит, как Машенька жмурится от удовольствия, облизывая розовую каплю мороженого с вафельного стаканчика. Второй — в руке. Запасной, как сказала бабушка.

— Машеньке можно, — добавляет та, убирая прядь с лба любимой внучки. — У неё сегодня день тяжёлый был, с репетиции пришла, устала. Подарок ей.

Лиза сглатывает. Мороженое очень хочется. А еще хочется, чтобы тоже заметили. Чтобы спросили. Чтобы просто не забыли.

Бабушка встаёт, собирает обёртки и бросает через плечо:

— Тебе, Лиза, нельзя. Мама сладкое есть не разрешает.

Лиза ничего не отвечает. Она не плачет. Она просто смотрит на плитку пола и делает вид, что ей всё равно.

Не в первый раз.

Прошлый раз были конфеты. До этого — кукла. Потом — поездка в цирк, на которую позвали только Машеньку. Лиза — всегда «потом», «в другой раз», «а тебе это не нужно».

Но она всё запоминает. Точно.

Предвзятость с самого начала
Маша ела мороженое, Лиза — смотрела. Но началось всё не с мороженого.

Когда-то Олеся впервые переступила порог той самой кухни — с фарфоровыми вазочками на подоконнике, в которых стояли засохшие цветы, с пряным запахом корицы, смешанным с чем-то аптечным. Надежда Петровна, её будущая свекровь, достала из духовки пирог, поставила его на стол, вытерла руки о фартук и, не оборачиваясь, сказала:

— Ну, проходи. Разувайся, тут не улица.

Никакой улыбки. Ни «приятно познакомиться», ни «расскажи о себе». Вместо этого — будто она уже заранее знала: эта девушка не та.

Олеся тогда только начинала встречаться с Лёшей. Уверенности было мало, зато надежд — через край. Хотелось понравиться, найти общий язык, стать частью семьи. Она притащила в подарок небольшой букет, купленный на последние деньги, аккуратно запакованный в крафтовую бумагу.

— Цветы? Спасибо, конечно… Только у меня на них аллергия. — свекровь взяла букет, будто тряпку, и небрежно поставила в банку рядом с микроволновкой.

Олеся выдохнула и выдавила улыбку.

— Я не знала, простите.
— Ничего, теперь знаете, — коротко кивнула Надежда Петровна.

Разговор не клеился. Лёша пытался шутить, подливать чай, хвалил пирог. Олеся старалась быть вежливой, слушала, поддакивала. Но в какой-то момент Надежда Петровна прервала всё одной фразой:

— А ты, Олесь, чем занимаешься?

— Я в магазине работаю, в бухгалтерии, — ответила она. — Счета, накладные…

— А, понятно. Ну, профессия, конечно, не для всех, — сказала свекровь с тем выражением, которое называют «без оценки, но с выводами».

Олеся почувствовала, как в груди стало тесно. Не обидно, нет. Скорее — будто тебя уже куда-то поставили. На полочку, далеко не на первую.

***

Потом были встречи по праздникам. Общие застолья, разговоры с оглядкой, дежурные вопросы. Всё прилично. Но без души. Ира — сестра Лёши — была как будто продолжением матери: уверенная, быстрая, немногословная. Они с Надеждой Петровной легко сливались в тандем, в котором Олесе места не находилось.

В их диалогах она всегда была «третьей». На правах слушателя. Или наблюдателя. Никогда — участника.

Потом была свадьба. Маленькая, скромная. Без претензий.

— Мы Ире свадьбу делали с банкетом, понятно. Но времена-то сейчас другие. Мы помочь не можем. Ну, вы же сами взрослые, — сказала Надежда Петровна, глядя мимо.

Олеся тогда обиделась. Серьёзно — не из-за денег. Просто стало окончательно понятно: здесь её никто не ждал. Здесь её максимум — терпят.

***

С рождением детей всё стало ещё яснее. Но к тому моменту она уже не мечтала «понравиться». Просто жила. Училась не обращать внимания. Проглатывать. Не брать в голову.

Лёша часто говорил:
— Мама просто строгая. Она добрая на самом деле. В душе.

Но Олеся знала: в отношениях с ней тепла не будет. Оно у свекрови уже распределено. На других.

На правах избранных
Маша родилась первой — дочка Иры, сестры Лёши. Через восемь месяцев появилась Лиза. Почти погодки. Почти как сёстры, если смотреть на фото. Но не в жизни.

Маша росла в любви бабушки. Ей всё: игрушки, развивашки, кружки, фрукты порезаны дольками, сладости. Надежда Петровна бегала за ней по детским площадкам, звонила воспитательнице в садик, обсуждала питание и температуру в спальне.

Лиза в это время… была. Просто была. Без проблем, спокойная, не требовала особого внимания. И свекровь этим пользовалась.

— Ну ты же знаешь, у Машеньки живот слабый. Я ей сделаю отдельно. А Лизе — что приготовлено, то и поест, — говорила Надежда Петровна как-то, снимая кастрюлю с плиты.

Олеся уже не удивлялась. Когда они приезжали всей семьёй, Лизе почти всегда доставалась старая игрушка, забытая кем-то из соседских детей. А Маше — что-то новое, в упаковке. Куколка с ресничками, набор для лепки, очередной журнал с наклейками. Иногда прямо при Лизе.

— Ну не ревнуй, — говорила бабушка, будто между делом. — У Машеньки день рождения скоро. А тебе… тебе купим потом.

Потом не наступало. Или наступало, но без пакета с сюрпризом.

Однажды они вошли все вместе — Олеся, Лёша, Лиза и Ира с Машей. В руках пакеты, на лицах лёгкая усталость — дорога, жара, пробки. В коридоре послышались быстрые шаги и звонкий голос:

— Машенька, моя птичка! — воскликнула она и распахнула объятия, бросив полотенце прямо на стол. — Ну и где ты так задержалась, солнышко?

Олеся стояла в сторонке, держа Лизу за руку. Девочка оглянулась на бабушку, прикусила губу.

На Машу обрушился целый поток внимания: расспросы, поглаживания по волосам, восхищённые вздохи.

— Как подросла!
— Какая ты у нас уже большая, не узнать!
— Вся в маму!

Фразы сыпались, как конфетти. Лиза смотрела на это и молчала. Её никто не заметил.

— Привет, бабушка, — тихо сказала она.

— Привет-привет, — бросила та, не оборачиваясь. — Машунечка, проходи скорее, сейчас я тебе морс налью, твой любимый.

Олеся пыталась говорить с Лёшей. Не раз. Сначала мягко:

— Ты не замечал, что мама Маше всегда всё, а Лизе — как получится?

— Та ну, — морщился он. — Да ты придираешься. Мама у нас просто с Ирой всегда ближе была. Это не от злобы, а… ну, привычка.

— А Лиза что, ей не внучка?

— Да конечно внучка. Просто… ну, Ира чаще за помощью обращается. Вот и всё.

Олеся вздыхала. Лёша, кажется, искренне не хотел ничего замечать. Или не мог. И всё чаще отмалчивался. Лиза росла. И начинала понимать больше, чем они думали.

Однажды, возвращаясь от бабушки, она спросила из-под капюшона:

— Мам, а бабушка меня любит?

Олеся чуть не врезалась в бордюр.

— Конечно любит. Просто… бабушки по-разному показывают.

Лиза молчала, глядя в окно.

На следующий день нарисовала рисунок: она с мамой стоит в стороне, а Маша с бабушкой держатся за руки. Над ними — радуга. Над Олесей и Лизой — облачко.

И было ясно: всё видит. Всё чувствует.

День с клубникой
Изначально в планах был пляж.

День выдался жаркий, под тридцать. Солнце с самого утра било в окна так, будто напоминало: лето — не вечно, пользуйся. Лёша предложил съездить к озеру, взять Лизу, поплавать, поваляться на песке. Олеся собрала всё за пятнадцать минут — плавки, полотенце, солнцезащитный, воду, перекус. Дочка крутилась в коридоре в панаме и уже дёргала за руку: «Мааам, ну поехали скорее!»

Но в последний момент зазвонил телефон.

— Мам, серьёзно? Прям срочно? — Лёша отвернулся к окну и говорил сдержанно, но голос чуть повысил. — Ну ладно, сейчас заедем.

Олеся только вздохнула.

— Дача?

— Да. Ей что-то надо. Сказала — перегорело что-то в щитке. Заедем по-быстрому.

***

До дачи доехали за полчаса. Жара стояла густая, липкая. В машине дышать было тяжело, и Олеся сказала:

— Пойдём с Лизой в беседку, хоть тень там. А ты иди, разбирайся со щитком.

Беседка стояла на заднем участке, полуоткрытая, с пластиковыми стульями и столом, застеленным клеёнкой в зелёный горошек. На столе — миска с клубникой. Ягоды были крупные, свежие, пахли так, что живот сам начинал урчать.

Лиза подошла ближе, заглянула в миску.

— Можно?

— Конечно, возьми парочку, — улыбнулась Олеся. — Только не запачкай платье, а то потом пятна не отстираю.

Девочка села на табурет, аккуратно взяла одну ягодку, потом ещё. Съела пять — не торопясь, с наслаждением.

В этот момент и появилась Надежда Петровна.

— А это что такое?! — голос её был резкий, как хруст стекла. — Кто разрешил?

Олеся обернулась, не сразу поняв, о чём речь.

— Лиза съела пару ягод. Здесь же целая миска…

— Эти ягоды не для вас! Я Маше собирала! Я с утра на грядках, в сорок градусов, а они тут — лопают за обе щеки!

Лиза молчала. Щёки залились краской. Она не понимала, что сделала не так — ягоды же стояли просто так, на столе.

Олеся встала.

— Мы уйдём, если вам жалко.

— Не жалко. Обидно. Надо было спросить.

— Удивительно, как вы умеете всё перевернуть, — тихо сказала Олеся, беря дочку за руку. — Спасибо за гостеприимство.

Они ушли в сторону машины. Лиза не плакала. Только сжала мамину ладонь — крепко, по-взрослому.

Прощай, малиновый торт
— Я не хочу туда ехать, Лёш. Честно, просто не хочу, — Олеся стояла на кухне, скрестив руки. — Опять будет цирк: Машу — на пьедестал, Лизу — в угол. Мне хватило дачи.

— Олесь… — он вздохнул. — Это день рождения. Иры. Ну, Маши. Мы не можем просто не прийти. Они же семья.

— Так пусть семья и празднует.

Он подошёл ближе, обнял.

— Только на часик. Поедим торт, поздравим и — домой. Обещаю.

***

В квартире Иры, как всегда, было много гостей. Запах еды, детский визг, шарики, упаковочная бумага — всё, как положено. Маша бегала в новой пышной юбке с блёстками, размахивала плюшевым единорогом и показывала всем свою «новую косметику». Румяна — розовые, как мармелад.

Лиза стояла рядом с мамой, чуть поодаль, сжимая в руках книжку, которую сама же и выбрала в подарок Маше. Новую, в твёрдой обложке, с золотым тиснением. Маша бросила на неё взгляд, пробормотала «спасибо» и сразу переключилась на следующий пакет.

— Давайте все за стол! — позвала Ира. — Сейчас будет торт!

Торт действительно был красивый: высокий, в два яруса, с клубникой, малиной и фигурками на верхушке. Маша сияла, как под лампой. Все хлопали, пели «с днём рождения», потом начали резать.

Надежда Петровна взяла нож, распределяла порции лично. Отдельно выделила Маше кусок с фигуркой.

— Это тебе, любимая. Самая большая, с малинкой, как ты любишь.

Потом — Ире. Потом — себе. Потом — детям деверя, потом — дальним родственникам. Потом — никому.

Лиза сидела, подперев щёку рукой. В комнате было шумно, жарко. Она смотрела, как другие дети едят: крошки на щеках, крем на пальцах. Рядом с ней стояла пустая тарелка.

— А Лизе? — Олеся спросила спокойно, но тихо.

— А? — свекровь повернулась, уже держа почти последний кусок. — А Лизе? Ну… уже, вроде, всё. Если что — на кухне есть вафли, пусть возьмёт.

Лёша это услышал. Чётко. Без шор.

Он встал. Взял у матери из рук тарелку с последним куском торта и поставил перед Лизой.

— Кушай, Лизонька, — ласково произнес Лёша и погладил дочку по голове.

На секунду за столом стало тихо. Кто-то кашлянул. Кто-то уставился в телефон. Олеся смотрела на мужа и ничего не говорила.

Лиза ела молча. Медленно. Но впервые — с кусочком малинки на верхушке.

***

Когда они вернулись домой, было уже темно. Лиза сонно тёрла глаза и почти спала на ногах. Олеся помогла ей снять куртку и отправила в комнату, где на кровати уже лежал её мягкий лисёнок с оторванным ухом.

На кухне было прохладно и тихо. Лёша молча повесил куртку на спинку стула, сел, тяжело откинулся назад. Провёл рукой по лицу, будто хотел стереть с него весь день.

— Олесь… — голос его был тише обычного. — Ты была права.

Она села напротив. Ни удивления, ни торжества — только взгляд, в котором давно уже не было иллюзий.

— Я знаю, — сказала она просто.

Он немного помолчал. В кухне тикали дешёвые часы. В другой комнате поскрипывала кровать — Лиза ворочалась во сне.

— Я больше не хочу туда её везти. Ни под каким соусом. Никакие «ну это же бабушка», никакие «праздники». Хватит.

— Я тоже, — кивнула Олеся. — Давно.

Он посмотрел в окно. За стеклом мелькнул свет фар, потом всё снова погрузилось в ночь.

— Знаешь, что самое жуткое? — сказал он наконец. — Она ведь даже не плакала. Просто сидела. Просто смотрела, как другим дают… а ей — нет. Как будто привыкла. Как будто знала заранее.

Голос у него дрогнул, но он быстро взял себя в руки.

Олеся опустила глаза.

— Они умеют молчать. Но это не значит, что не чувствуют, — сказала она. — Просто они ещё не знают, что можно по-другому.

Он кивнул. Медленно, с тяжестью в каждом движении.

И в этой кухонной тишине, в слабом свете лампы под потолком, случилось то, чего не могли сделать ни ссоры, ни увещевания, ни уговоры. Случилось понимание.

Внезапное прозрение бабушки
Надежда Петровна позвонила на следующий вечер. Звонок был в 19:48 — время, когда Лиза обычно смотрела мультики после душа. Телефон завибрировал на подоконнике. Олеся стояла у раковины, мыла посуду, задумчиво глядя в окно на мерцающие огоньки в соседних домах. Лёша в это время листал новости на диване, но когда экран засветился именем «Мама», он взял трубку сразу.

— Алло?

— Лёша, привет. Ты занят?

Голос был не такой, как обычно. Не колючий. Осторожный. С давлением между строк, но замаскированным под заботу.

— Нет. Говори.

— Я подумала… мы как-то нехорошо разошлись. Я хотела про вчера поговорить. Ну, про день рождения. Про Лизу.

Он молчал.

— Я потом поняла, что, наверное, упустила. Просто суета, гостей много, ты же видел. Я и правда думала, что ей не хочется торт. Она сидела такая тихая, я не поняла сразу…

— А ты часто её не понимаешь, — сказал он спокойно, без злости.

— Ну что ты так? Я же не со зла. Просто Маша — она мне как дочь. Я её с детства нянчила. А Лиза… вы же редко приезжаете, я и не знаю, как к ней подступиться. Вот и получается. Я не хотела никого обидеть. Лизу тем более. Можно… я с ней поговорю?

Лёша перевёл взгляд дочь. Она сидела на полу и смотрела мультики.

— Она не хочет, — тихо сказал он.

— Ну ты спроси…

— Я знаю. Она сама сказала. Услышала звонок и сказала: «Если это бабушка — я не хочу с ней говорить».

На другом конце — тишина.

— Я понимаю, — наконец сказала она. Но голос уже дрожал. — Я просто… всё делала, как умела. Наверное, ошибалась. Я не думала, что вы так это воспримете.

— Мам. Давай закончим. Сейчас не время. Мы не держим зла. Но и не будем больше объяснять, почему с нами нельзя так.

Он не ждал ответа и отключил.

Точка невозврата
Прошло две недели. За это время Надежда Петровна не звонила. Ни Лёше, ни Олесе. Не писала. Не напоминала о себе. Может, ждала, что сами выйдут на контакт. Может — обиделась. Но, как сказала однажды Олеся: «Когда не названивают — тоже ответ».

Жизнь шла дальше. Тихо, без лишних разговоров. Как-то легче стало дышать.

Лиза из садика приносила рисунки, на которых бабушка больше не появлялась. Теперь там были кошки, лиса с длинным хвостом, или домик с мамой, папой и девочкой на качелях. Иногда — трое под зонтом, иногда — под радугой.

Олеся заметила: дочка больше не спрашивает про бабушку. И больше не ждёт ничего. Ни игрушки, ни доброго слова. Она будто отпустила. По-детски просто, но очень по-настоящему.

Заткни ей рот, иначе я за себя не отвечаю, — свекровь обратилась к сыну, — Я оставила свою квартиру твоему брату и теперь буду жить с вами

В тридцать пять лет Екатерина Петровна вновь испытала радость материнства, что считалось поздним возрастом для беременности по тогдашним меркам. Они с мужем давно планировали второго ребенка, но никак не получалось.

Спустя некоторое время скитаний по врачам и многочисленным анализам, у них родился сын Андрей. Сколько любви, ласки и тепла давалось этому ребенку. Родители были сильно увлечены сначала лечением, а затем воспитанием младшего сына, что совсем забыли про старшего Вадима.

Екатерина Петровна и Леонид Владимирович поженились, как сейчас говорят, по залету. Когда обоим было по девятнадцать лет, они уже были родителями прекрасного мальчика. Времена были тяжелые, оба студенты. Екатерина взяла академический отпуск, а Леонид перевелся на заочное отделение, чтобы выйти на работу.

Вопреки трудностям, они накопили на однушку в коммуналке. Тесновато, конечно, но зато своя жилплощадь. Постепенно, дела пошли в гору. Леонид занялся своим бизнесом и они смогли переехать в хорошую просторную квартиру. Тогда впервые задумались о втором ребенке, но только через пять лет скитаний по врачам у них получилось.

Андрей рос болезненным ребенком, мать постоянно сидела с ним дома или ходила по врачам. Он был предметом постоянной заботы своей матери, которая опасалась оставлять его одного и ограничивала его общение с окружающим миром, чтобы защитить от возможных заболеваний. Андрюша даже не ходил в садик, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу.

Вадим к моменту рождения брата был уже взрослым и самостоятельным юношей, заканчивал школу и планировал поступать в институт. Вначале относился к этому с пониманием, но со временем почувствовал, что родительское отношение к нему изменилось, и теперь его просьбы встречались не одобрением, а с упреком.

— Мы не можем нанять тебе репетитора перед поступлением. Андрюше нужно в оздоровительный лагерь. Ему эти деньги пойдут на пользу, а ты сам прекрасно справишься, — объясняла Екатерина Петровна сыну.

Леонид Владимирович, казалось, потерял интерес к старшему сыну. Его бизнес шел на убыль, и он стал очень раздражительным.

— Ты уже достаточно взрослый, чтобы решать свои проблемы. Не отвлекай меня пустяками.

С этих пор Вадим осознал, что он больше не может полагаться на поддержку родителей. Лето перед последним учебным годом, он провел продуктивно, работая без устали днем и ночью, что скопить денег. Его родители были слишком поглощены заботами о младшем сыне, чтобы заметить его отсутствие.

Вадим приходил домой только спать. Он не боялся никакой работы и брался за любые подработки, которые мог найти. В итоге он сэкономил даже больше, чем планировал, но не спешил тратить заработанное. Его беззаботная юность закончились в одночасье.

Вадим хотел обсудить с родителями свои планы на будущее и поступление в университет, но, казалось, они его не слышат.

— Мам, я хочу поступить на юридический факультет. Говорят, туда сложно попасть, но я хочу попробовать. Ты думаешь, у меня получится?

— Сынок, лучше бы ты пошёл работать. У отца сейчас тяжелые времена с бизнесом, — отвечала Екатерина Петровна. — И кажется, он начинает терять силы. Ему нужно пройти обследование, но у нас нет ни времени, ни денег на это.

— Хорошо, я понял тебя.

Вадим устроился работать в офисе отца, но вскоре бизнес полностью обанкротился. Из-за стресса и слабого здоровья у Леонида Владимировича случился инсульт. Он нашел другую работу, постоянно работал и подрабатывал, чтобы содержать семью.

Когда Андрей достиг школьного возраста, Екатерина Петровна осознала, что ей предстоит выйти на работу — впервые за двадцать пять лет брака. Это вызвало у нее гнев и раздражение, которые она вымещала на муже, упрекая его во всех бедах. Екатерина срывалась на муже, корила его и обзывала самыми плохими словами.

Все то, что они могли позволить себе несколько лет ранее, сейчас было недостижимо. Хуже всего приходилось Екатерине Петровне. Ей пришлось забыть о салонах красоты и косметологе, а вместо этого научиться самой красить волосы, делать маникюр и ухаживать за лицом. Все семейные средства теперь шли на образование младшего сына.

Несмотря на финансовые трудности, Екатерина Петровна устроила Андрюшу в самую престижную гимназию в городе, стремясь сохранить видимость благополучия.

Вадим, видя отношение матери к происходящему, уже тогда начал откладывать деньги, понимая, что в этой жизни он может полагаться только на себя. На какое-то время он закрылся от людей и ни с кем не сближался.

Однако спустя некоторое время его сердце покорила Алиса — девушка необыкновенной красоты с нежными голубыми глазами и каштановыми локонами. Вадим влюбился без памяти, сам не помнит, как познакомился, как предложил встречаться, а затем выйти за него замуж.

Девушка была не из простой семьи, что очень заинтересовало Екатерину Петровну. Отец к тому времени умер, не выдержав груза чувства вины. У него случился еще один инсульт, после которого Леонид Владимирович уже не смог оправиться.

Вадим не распространялся о своей жизни матери и брату и давно уже жил отдельно. Накопив достаточно средств, он приобрел квартиру в спальном районе. Изредка, он заезжал к матери, чтобы навестить и дать денег на учебу младшему брату, который, к слову, и знаться не хотел с Вадимом. Он называл его «простаком» и не хотел признаваться друзьям, что у него есть старший брат.

Как и хотела мать, Андрей был окружен миром иллюзий, где его жизнь казалась безупречной, а все остальное не имело значения. Вот и вырос он настоящим наглецом. Он считал, что мир обязан ему, плохо учился, пропускал занятия и не торопился с выбором будущей профессии. Андрей хотел уйти из гимназии после девятого класса, а учителя этому были только рады. Ведь Андрей был заядлым хулиганом, прогуливал сам и подстрекал других, а также устраивал драки после уроков.

Екатерина Петровна тоже не терялась и, еще до того, как отец умер, начала встречаться с разными обеспеченными мужчинами, желая вернуть утраченный уровень жизни. Она не хотела провести остаток своих дней в бедности. Вадим знал об этом и закрывал на все глаза, ему было противно, но родственников не выбирают.

Екатерина Петровна и Андрей были этим вечером дома, знали, что Вадим приведет невесту знакомиться и оба были не особо этому рады. У каждого из них были свои планы на вечер и они хотели поскорее это закончить.

Вадим заранее предупредил Алису, что отношения с родственниками у него своеобразные, однако она не ожидала, что они окажутся настолько сложными. Едва они успели расположиться за столом, как Екатерина Петровна засыпала девушку вопросами, касающимися ее благополучия.

— И где же ты работаешь? — спросила она.

— Я работаю в папиной фирме. Мы как раз там и познакомились с вашим сыном. Это юридическая фирма моего отца, которой он владеет уже порядка двадцати лет, — прямо ответила Алиса.

— Неплохо, — проявила интерес будущая свекровь. — Буду рада познакомиться с твоим отцом.

— К сожалению, это будет невозможно в ближайшее время. Мои родители сейчас за границей, но мы обязательно устроим встречу, как только они вернутся, — поделилась Алиса.

— Да, хотела сказать, что денег на свадьбу у меня нет, так что вам придется решить этот вопрос сами, — мать обратилась к Вадиму.

— Мы и не собирались устраивать пышное торжество. Просто зарегистрируем брак и отправимся в отпуск. Мы уже все спланировали. А пока будем делать ремонт в моей квартире, — ответил Вадим.

— Надеюсь, вы не собираетесь жить здесь, пока у вас идет ремонт? У нас и так тесно. У Андрея тоже появилась девушка, так что не рассчитывайте на мою помощь, — резко выпалила Екатерина Петровна.

— Не волнуйтесь, у нас есть место, где мы можем остановиться. У меня есть своя квартира, — вступилась за Вадима Алиса

После такого радушного приема вопросы к будущему мужу у Алисы отпали сами собой. Они сделали все, как и планировали: зарегистрировали брак и отправились на море. Пару месяцев пожив у Алисы, они переехали в квартиру к Вадиму. Квартиру девушки решили сдавать, лишними деньги не бывают. Тем более квартира располагалась в новом районе с развитой инфраструктурой.

Молодые люди жили душа в душу уже пять лет, много достигли, а когда Алиса узнала, что беременна, то решили поменять жилплощадь. Екатерина Петровна не молодела, поэтому ее ухажеры все чаще предпочитали ей молоденьких девиц. Ей приходилось экономить на всем, Андрей вычищал кошелек матери и требовал еще. Однажды, он чуть не попался на воровстве, а пару дней назад заявил, что девушка с которой он встречается, ждет ребенка и надо решить вопрос с жильем.

Тогда мать заявилась в гости к старшему сыну. Она прекрасно знала, что с деньгами у него все в порядке и он должен помочь своей семье. Это был обычный субботний вечер, когда в дверь позвонили. Перед Вадимом предстала его мать, которая сразу перешла к делу:

— Здравствуй сыночек. Мне нужно обсудить с тобой кое-что важное. Я знаю, что вы переезжаете, поэтому я теперь буду жить здесь. Твой брат женится у него скоро тоже родится ребенок. Ты же не оставишь его без крыши над головой, правда? — хитро спросила Екатерина Петровна.

— Это весьма неожиданно. Но причем тут моя квартира? Мы живете вдвоем в большой трехкомнатной квартире. Неужели мало места? — поинтересовался Вадим.

— Молодые не должны жить со свекровью. К тому же, я не хочу этого. Ребенок — это крики, плачь и беготня. Это все не для меня. Я уже в том возрасте, когда хочется спокойствия.

— У нас есть деньги, но не так много, чтобы оставить тебе квартиру. Я ее планирую продать, чтобы купить загородный дом, — поделился своими планами Вадим.

— Я знаю, у вас есть ещё одна квартира. Могу жить там, я не привередлива, — подытожила мать.

Алиса, которая внимательно следила за разговором с самого начала, только сейчас решила вмешаться:

— Здравствуйте, Екатерина Петровна. Эта квартира принадлежит мне. Я приобрела ее до нашего брака, и я буду решать, как ею распоряжаться. Я ценю и уважаю вашего сына, но мне важно иметь собственную недвижимость, и вы там жить не будете.

— Какие же неблагодарные дети выросли. Слышали бы сейчас тебя родители, по-другому бы заговорила.

— Вы считаете себя образцом материнства? Вадим стал самостоятельным ещё в шестнадцать лет, в то время как вы нянчились с Андреем, который, впрочем, сейчас вам и сделал лишних проблем. Разве не так? — прямо спросила невестка.

— Да что ты понимаешь? Молчи уже, — резко ответила свекровь. Заткни ей рот, иначе я за себя не отвечаю. Я оставила свою квартиру твоему брату и теперь буду жить с вами, — обратилась она к Вадиму.

— Мам, тебе и правда лучше уйти. Ты не получишь то, зачем пришла. Мы тебя не пустим тебя жить к себе. Я помогал вам финансово многие годы, но этого вам всегда было мало. Андрей ведет себя просто отвратительно. Честно говоря, мне стыдно за вас обоих. Что ты, что брат, ведет себя просто омерзительно. Отец, вероятно, не смог больше это терпеть, поэтому покинул нас так рано. Больше я вам денег не дам. Скоро у меня родится ребенок, и я хочу обеспечить ему лучшее будущее, чем было у меня. Больше с этими вопросами к нам не приходи. А Андрею пора бы научиться брать ответственность за свои поступки, а не присылать мать.

Девушка Андрея оказалась обманщицей и весь этот сыр-бор с ребенком была чистой воды выдумка. Но Екатерина Петровна простила сыночка и совсем не обижалась, только была рада, что все так сложилось. Без финансовой поддержки Вадима стало совсем тяжело. Она еще несколько раз звонила, просила прощения, но когда заикалась о деньгах, слышала только одно:

— Пусть Андрей идет работать. Я могу помочь ему устроиться в нашей компании.

Но Екатерина Петровна настаивала, что сын должен сначала получить образование. По итогу, Андрюше уже тридцать лет, он все еще живет с матерью, перебивается какими-то подработками и не испытывает нужды. Екатерине Петровне, в свои шестьдесят пять, приходится работать консьержкой. Вадим с супругой к этому моменту воспитывали трое детей. Они построили большой дом и живут счастливо. Алиса ушла с работы и всецело посвятила себя материнству, а Вадим, как настоящий добытчик, работает не покладая рук. Своим трудом и упорством он доказал тестю, что достоин стать его правой рукой. Для молодого мужчины, тесть стал отцом, которого ему так не хватало на протяжении многих лет.