16 человек, которых наградили таким прозвищем, что скучать не придется даже окружающим

Зачастую клички появляются не только в детстве, но уже и во взрослой жизни. Даже человек с серьезным лицом и в деловом костюме может иметь нелепое прозвище, которое появилось из-за какой-нибудь истории.

• У нас во дворе у парня было прозвище Пряник. Старшие ребята очень боялись его мамы и поэтому послали меня к нему домой, чтобы позвать на улицу. Двери открыла, конечно же, его мама. Ну я спросил: «Здравствуйте! А Пряник дома?» А она мне с ходу: «А ты кто? Неужели ты Печенюшка?» © Kat9Gav / Pikabu
• Обсуждали на работе, по чему бы нам устроить чемпионат. Зашел разговор о шахматах, а у меня 1-й разряд. Они бурно это обсуждали, не верили: внешность же у меня слишком миловидная. А я им выдала: «Я в школе вообще первой доской была!» Подразумевалось, что я сидела за первой, самой сильной и главной доской. Так прозвище «главной доски» за мной и закрепилось. © Подслушано / Ideer

• Новичку на работе советовали быть поосторожнее, потому что клички тут быстро дают. Он ответил пренебрежительно: «Пусть дают. Мне в одно ухо влетает, в другое вылетает». Вот и прозвали его Сквозняк. © Alex090488 / Pikabu
• У нас на работе прозвища давать не принято, но один товарищ случайно стал Сантехником, и отнюдь не из-за своей профессии. Пришел оформляться на работу вполне холеный и важный молодой человек, должность у него руководящая. Не знаю, какое впечатление он произвел на мою коллегу, но после того как он зашел к нам на следующий день, она как бы между делом выдала: «Ой, он мне снился сегодня. Кран мне чинил». © Konseki / ADME
• У нас была Валя Немадонна. Она вечно ярко красилась, над ней подшучивали и говорили, что она выглядит как Мадонна. А она отвечала: «Не Мадонна я». Так и прилипло — Немадонна. © kortesar777 / Pikabu

• У нас в классе Горыныч был. От имени Егор. В него одноклассница была влюблена, к которой половина школы неровно дышала, а ему она не нравилась, он ее игнорировал. Его, говорят, даже родственники так называли. © luckyoubeach / Pikabu
• Мой парень иногда называет меня Халком. Это не из-за того, что я невероятно сильная или каких-то крупных форм. Просто когда-то я умудрилась разлить на себя банку зеленки. Не маленькую, даже не средних размеров, а целый литр, который хранила моя бабушка у себя на полке. Я тогда больше недели ходила зеленая, будто настоящий Халк. Со временем зеленка вымылась, а вот прозвище, которое мне дали во дворе, осталось. Все бы ничего, но вот не хватает каких-то нежностей и приятных слов. Ведь кому-то «солнышко», кому-то «зайка», а мне — Халк. © Палата № 6 / VK
• Когда-то подростковые умозаключения мужа оборвали саркастической фразой: «Ты что такой умный, как Ботвинник?» С тех пор он Ботва. © лилия / ADME

• Знакомого зовут Илья, своего сына назвал Кузьмой. А Кузьма Ильич с самого рождения Кулич. © StasKiter / Pikabu
• Как-то я позвонил приятелю по прозвищу Питекантроп, а ответила на звонок его бабушка. Я немного замялся и спросил: «Здравствуйте! Э-э-э. Позовите, пожалуйста, Питекантропа». Бабуля, разумеется, сказала, что таких нет. Я переспросил, мол, а кто есть. И тут она выдала: «Из таких вот никого нет». © orionresort / Pikabu
• Познакомился в детстве с одной компанией, и там был парень по кличке Фунтик.
  Я спросил, почему так, и одна девушка ответила: «Он такой же, как Фунтик. Милый, вежливый, смешной, но если посмотреть поближе, то он свинья». © Jeniay / Pikabu

• Я с рождения блондинка, но в универе решила сделать окрашивание хной. Получился цвет «апельсин-вырвиглаз». Все стали называть меня Рыжей. Один парнишка сказал, что будет прикольно встретить меня через много лет и крикнуть: «Рыжая!» При этом все будут оглядываться, а отзовется блондинка. Полгода назад так и произошло в автобусе. Долго пассажиры ко мне приглядывались, пытаясь понять, а где, собственно, рыжая? © Zhanna Marinicheva / ADME
• Пацаны попросили воды принести из дома, чтобы попить, а парняга заупрямился. Спросили у него: «Ты парень или тряпка?» Он ответил: «Тряпка!» Ну и все, до сих пор он Тряпка. © Hixnubert / Pikabu
• У нас в компании парень есть по прозвищу Котел, потому что один раз он отмазался хорошо. То есть у него голова варит. © Cranol / Pikabu

• У меня прозвище Хомяк. Не из-за частых перекусов, а из-за способности во что-нибудь вляпаться. Через неделю у сестры свадьба, я планировала быть в туфлях, активно разнашивала их 4 дня. Когда наконец с туфлями все получилось, я впервые за энное количество лет встала на самокат. И по закону хомяка мне прилетает по ноге. Итог: нельзя носить что-то иное, кроме кроссовок. Прозвище полностью оправдываю. © Подслушано / VK
• У друга был однокурсник по фамилии Свинкин. Конечно, кличка была у него Хрюня: он был маленький и полненький. Все это Хрюню злило, он взял фамилию матери — Римский. И стал он Римский Хрюня. © Unknown author / Pikabu

Чyжaя пpuxoть

— Мама, ты еще не спишь?

Ирина Андреевна вздрагивает, стряхивает путы сна, уже сковавшие ее усталое тело, и со вздохом отвечает:

— Что-нибудь важное? До утра не может подождать? Я так крепко заснула — утомилась сегодня ужасно.

— Мам, ты не сердись, это очень-очень важно! — Настя забирается к матери в постель. — Мам, ты послушай. Ты ведь хотела внука? Тихо-тихо! Знаю, что ты ответишь. Да, у меня не может быть детей. Но нам с Сашей так хочется сына! Так вот, завтра мы уезжаем за мальчиком. Через три дня будем дома.

— Да вы что?! — у Ирины сонливость как рукой сняло. — Кто вам позволит?

— А почему бы нет? Ну, Саша инвалид, так я-то нормальная. Нам хорошие знакомые помогли с документами. Я уж заждалась, больше года все тянулось.

— Господи! И мне ничего не сказали! Я бы хоть попробовала воспрепятствовать, отговорить, помешать.

— Вот потому и не сказали.

— Доченька, но ведь Саша ненормальный. Он бывает агрессивен. Конечно, это не его вина, и до аварии он был замечательным мужем. Но ведь теперь он порой сам как ребенок, за ним самим уход нужен. Это настолько безответственный шаг с вашей стороны, что у меня нет слов. Ведь Саша может напугать ребенка, даже ударить. Ведь иногда он бывает такой… Прости, но я подчас сама его боюсь.

— Мам, но ведь такое бывает очень редко. Чаще всего он вполне нормальный — как ты, как я. Буду следить за ним. Уволюсь, в конце концов.

— Я просто не верю, что слышу это от тебя. Как «уволюсь»? А жить на что будете?

— На Сашину пенсию. Да на ребенка ведь какое-то пособие будет.

— Настя, но ведь это такой мизер! А на ребенка нужно денег очень много.

— Но ведь ты нас не оставишь? Ты ведь скоро на пенсию уходишь, так можно не увольняться, вот тебе и деньги. И зарплата, и пенсия. Ты же мать, ты обязана помогать! — Настя заплакала. — И я так хочу ребенка!

— Вот что, милочка, довольно я твои капризы терпела. В моем возрасте уже дети родителям помогают. Я могла бы рассчитывать хотя бы на ваше сочувствие. Ведь знаешь, что с моими болячками я давно могла уйти на пенсию по инвалидности. Но ведь вам же с Сашей постоянно что-то нужно. И я тянулась на вас, сколько могла. Я уже не помню, когда покупала себе какую ни на есть обновку. Все на вас! А теперь, когда я, наконец, смогла бы не ходить на работу, отдыхать, если плохо себя чувствую, полежать, вздремнуть днем, в конце концов!.. — Ирина Андреевна задохнулась, не в силах вымолвить больше ни слова.

Настя подала ей ингалятор. Мать полежала немного и повернулась к стене, укутываясь одеялом, давая понять, что разговор окончен. Но дочь не уходила.

— Мама, нельзя все повернуть вспять. Дело сделано. Ребенок через три дня будет у нас дома, хочешь ты этого или нет. Кстати, его зовут Алеша.

— Его имя не имеет для меня значения. Со мной не советовались, но знайте — я категорически против. Брать в нашу семью ребенка — преступление. И можешь быть уверена, я не дам вам больше ни копейки. Может, это научит вас ответственности. А ребенок этот мне чужой и будет чужим. Не пытайтесь меня умилить его мордашкой или еще чем. Точка.

Настя вышла расстроенная. Никогда еще не видела мать такой сердитой. Муж, у которого как раз был в сознании «светлый» промежуток, опередил ее рассказ:

— Все слышал. Вы обе так кричали. Но по большому счету она права. Квартира ее, деньги, в общем-то, она зарабатывает на наше существование. Твоей зарплаты тебе только на косметику да на колготки хватает. Она права.

— Ладно, ты еще будешь нервы трепать: «Она права, она права!». Я решила, что у нас будет сын, значит, он будет. И пойдем спать. Первый час уже, а нам вставать рано. Поезд ждать не будет.

…Настя с мужем и трехлетний малыш стояли на лестничной площадке третьего этажа.

— Дома что ли ее нет — не открывает.

— Настя, у тебя же ключ есть, открой своим.

Они вошли в темный широкий коридор. Александр включил свет.

— Настя, смотри! — он кивком показал на дверь, которая вела в комнату матери. В дверь был врезан новенький «английский» замок.

— Да-а-а… Пожалуй, мама всерьез настроена. Это уже неприятно.

— Настена, а ты постучи. Пригласи ее сына посмотреть.

Жена только махнула рукой. Уж коль не открыла на звонок в коридорную дверь, то, конечно, не выйдет, хоть застучись. Еще не забылся их ночной разговор. Похоже, мать действительно настроена не общаться с ними. Иначе зачем бы ей понадобилось врезать замок?

До вечера в комнате Ирины Андреевны была тишина. И только когда уже стемнело, повернулся ключ в замке, и мать вышла в коридор в новой юбке и жакете, наброшенном на плечи.

— Мама, здравствуй! Мы вернулись. Алеша сейчас спит, но ты можешь потихоньку зайти в комнату и посмотреть.

— Здравствуй. Я к Надежде Викторовне. Меня не ждите, буду поздно.

— А как же Алеша? Мама, ты…

— До свидания! — дверь со стуком захлопнулась.

Следующие дни и вечера были похожими. Ирина Андреевна купила электроплитку и даже готовила у себя в комнате. А у Анастасии с Александром настали трудные дни. Денег катастрофически не хватало. Мясо в доме было редкостью. Фрукты для ребенка почти не покупали. Настя начала подумывать о работе, но была проблема с детским садом — еще не все документы на ребенка были получены из приюта. Настя писала, звонила, торопила всячески, но получила только одно частное письмо: «Вы хотели в обход закона получить ребенка, да еще и торопите! Вышлю все, как только будет возможность. Н.К.».

Настя решилась поговорить с матерью. Она встретила ее в коридоре, когда та возвращалась с вечерней прогулки.

— Мама, нельзя так. Живем как чужие.

— Почему же? Мы не ссоримся, здороваемся друг с другом, пользуемся одним санузлом. А то, что я ушла на пенсию — это мое право. Я человек больной, мне нужен отдых.

— Мама, я об этом и хотела поговорить. Ты ведь теперь все время дома, могла бы сидеть с Алешей, а я бы вышла на прежнюю работу. Меня берут. У нас проблемы с садиком. А деньги очень нужны. Даже Саше на лекарства не хватает.

— Деньги нужны всем, но только умные люди сначала думают, а потом делают. Вы же захотели выполнить свой каприз, да еще чтобы за мамин счет. А вы подумали, что я не вечная? Меня может не стать через год, месяц и даже завтра. Я больна и немолода. Об этом вы думали? Что будете делать, когда меня не станет? Я пыталась тебя предостеречь, но ты же у нас с детства: «Я так хочу!». Хоть луну с неба. Хватит! Взяли ребенка — выкручивайтесь. Не куклу покупали — положили и лежит. Нет, ребята, меня на этот раз вы не разжалобите. Я люблю тебя Настя, но я больше не буду потакать твоим прихотям.

— Значит, так? Хорошо… Но если тебе будет плохо — не зови. Ты тоже решай свои проблемы сама.

Настя, сдерживая закипавшие злые слезы, хлопнула дверью. Алеша, увидев рассерженную мать, разревелся. Она в раздражении ударила ребенка по щеке:

— Не ной, без тебя тошно! Дура я, взяла тебя на свою голову!

Перепуганный ребенок перестал плакать. Воспитанный почти с самого рождения в приюте, он уже умел сдерживать слезы, улавливая нюансы настроения взрослых. И только страдальческая гримаса выдавала его детское горе.

Великим постом у Александра случился приступ безумия. Когда Настя вернулась домой с покупками, она увидела такую картину: Алеша спрятался в кладовой, а Александр расхаживал по комнате с горящими глазами и декламировал стихи. Он схватил жену за локоть:

— Послушай, послушай, Настя, какие строки! — и он начал складывать слова в стихи, и удивительным образом ему удавалась эта импровизация. Он сдернул скатерть со стола и набросил ее себе на плечи. Хрустальная ваза долетела до стены и рассыпалась осколками. Не замечая этого, он продолжал слагать строки:

— Сквозь пелену тумана солнца луч пробился

И землю осветил нежнейшим светом.

Душа моя сквозь эту пелену

Прорвется тоже, разрывая путы.

Ей тесно в теле, отделиться хочет

И рвется из груди, с земли на небо,

Туда, где звезды россыпью сияют…

Настя в ужасе набирала номер «скорой». Когда машина подъехала, Александр уже сорвал шторы, обмотался ими и, переходя из экзальтированного состояния в злобное, кричал:

— Не слушаешь? Звонила моим врагам? Убью!

Двум дюжим санитарам едва удалось справиться с безумным. Настя поехала, проводить мужа в психиатрическую клинику.

Когда Ирина Андреевна вернулась из церкви, она застала в коридоре рыдающего мальчика. Он так уревелся, что не мог говорить.

— Господи, что же случилось? Успокойся, я тебя сейчас умою, давай вот водички попьем.

Ребенок сделал несколько глотков, но чуть не подавился, потому что непрерывно всхлипывал. Тогда она умыла его и повела к себе в комнату. Но ребенок, за год приученный родителями, что «там живет плохая бабушка», упирался и заревел еще громче. Тогда она присела на корточки, прижала его к себе, гладила по спинке, целовала в лобик и уговаривала:

— Не бойся, Алешенька, давай пойдем в вашу комнату. Вот посидим здесь на диване, и ты мне расскажешь, что случилось.

Но ребенок от перенесенного страха быстро уснул и только продолжал всхлипывать во сне. Она смотрела на него впервые. Худенький, малорослый для своего возраста, с синеватыми прожилками под глазами, светлыми волосиками, он напомнил ей сына, умершего в возрасте двух лет. И так защемило сердце! Ирина Андреевна обняла сонного ребенка: «Маленький ты мой, деточка моя!» — слезы катились из ее глаз. И вдруг мальчик во сне потянулся к ней ручонками, обнял за шею и прошептал во сне: «Мамочка!». Ирина Андреевна заплакала еще горше.

— Бедное ты дитя, прости меня. Я из-за твоих родителей и тебя обидела, мальчик мой. Лешенька, солнышко мое, я твоя бабушка, я постараюсь стать доброй бабушкой. А ты спи, спи. Я посижу рядышком. Никто в этом доме больше не обидит тебя.

Она долго ждала дочь, догадываясь по разбросанным вещам и разорванной на клочки шторе о том, что здесь произошло. Случай был не первый. «И не последний», — вздохнула Ирина Андреевна. Спина так болела, что она прилегла на диван рядом с малышом, да так и заснула.

Настя пришла под утро. Ирина Андреевна с укором смотрела на дочь.

— Не смотри на меня так. Это твоя вина. Сколько раз я просила о помощи. И вот…

— Что «вот»? Моя вина, что вы, не подумав о последствиях, взяли ребенка? Моя вина, что Саша попал в аварию? Не надо все валить на мать.

— Ладно, не ворчи, я и так устала, перенервничала. Как Сашу увезла, ходила на телеграф, позвонила свекрови. Договорились, что Саша переедет к ней. У них в Москве и врачи посильнее, да все-таки с матерью будет. Просто я так больше не могу! Доктор сказал, что болезнь прогрессирует, так что хорошего ждать не приходится. А я еще молода, я хочу пожить нормально, встретить хорошего мужчину.

— Как ты можешь так спокойно об этом говорить? Вы же с Сашей венчаны. Какой может быть другой мужчина? Ребенок у вас…

— Мне что — руки на себя наложить? Не могу больше так жить. Понимаешь, не…мо…гу! А ребенка сдам в детдом, это не проблема.

— Ты этого не сделаешь!

— Еще как сделаю. Надоел он мне — ноет и ноет. Без него и так тошно, да еще его вопли…

— Настя, ты не спеши, успокойся, подумай. Еще все будет хорошо. Я буду помогать.

— Спохватилась! Нет и нет! Сашку к матери, а этого — ткнула пальцем в спящего ребенка — в детдом. Точка, как ты говоришь.

Никакие уговоры не помогли. Прошел месяц, сватья приехала и увезла Александра навсегда, обиженная на них. Несправедливо, от материнского горя, обвиняла их в болезни сына. После отъезда мужа Настя пустилась во все тяжкие. Каждый день приходила за полночь. Однажды объявила: «Выхожу замуж. Парень хоть и моложе меня, но неплохой. Жить будем у него, а Алешку придется сдавать».

— Он что — макулатура? Что значит «сдавать?»

— А то и значит. Я предупреждала.

Видя непреклонность дочери, Ирина Андреевна решилась на крайнюю меру:

— Доченька, ты же знаешь, что ты одна у меня осталась, одна радость на всей земле. Не могу я допустить, чтобы ты совершила такой жестокий поступок. Ты вот сказала: «твоя вина», — так оно и есть — значит, где-то я не доглядела, что-то не так сделала. Ведь это я воспитала тебя, оттого и моя вина. Не отдавай Алешу. Пусть ты будешь по документам его матерью, а я оставлю его у себя. За деньги не беспокойся, я тоже снова работать пойду. У нового бухгалтера все равно что-то не ладится, и Виктор Акимыч звал меня. А днем Алеша в садик будет ходить.

— Не знаю, мама, обуза ведь тебе… Не знаю… Впрочем, смотри сама. Но не обижайся — если будешь просить, я его назад не возьму. Пусть он забудет, что я была ему матерью.

— Хорошо, доченька, пусть так и будет.

Ирина Андреевна вечером долго смотрела в окно, вспоминала юность, молодость, маленькую Настеньку, покойного мужа. Где они с ним допустили ошибку? Когда? Видимо, после смерти сына боялись потерять и ее, оттого и баловали. «Прости меня, Господи, какую бесчувственную дочь я воспитала! Сколько эгоизма, самолюбия, жестокости… Но ведь она дочь. И такую я ее люблю. Помоги ей, Гсподи!», — и ее горькие слезы капали на подоконник.